Православие, как это некомфортно

Есть вокзал, с которого все начинается. Вокзалы, с которых отбывают постигающие естественные и неестественные науки наполнены молодыми голосами, шелестом рефератов, тревогой и гордостью родителей, ноутбуками, телефончиками и новыми знакомствами. Вокзалы, от которых лежат пути самоупоения сверкают глянцем примеров потребления всего, что есть и битком набиты звуками, от тамтама до виолончели, запахами, от перегара до ладана и людьми, от младенца до старца. А вокзал, с которого все начинается пуст.

Перед ним толчея городов и сел, а за ним сырая полянка ярко-зеленой травы. Через полянку – тропинка уходящая в лес, за лесом горы, над горами – Солнце. Солнце правды. Единственный вокзал, на котором не продают ничего, кроме права идти своими ногами – это вокзал с которого все начинается. Сложность в том, что, встав на тропу, идти, придется не оборачиваясь. Это и есть цена билета. Берем?

1. Полянка. Здесь, в траве, без большой суеты, реализует себя древо жизни. Между многообразными живульками населяющими его существует жесткая вертикальная разница. Разница не в количестве ног. Разница в способностях, или, проще – разница в степени осознания мира. Возможна ли степень осознания мира выше твоей? Если нет, ты здесь заяц, и строгий кондуктор высаживает тебя у вокзала, на котором роятся самоупийцы. Если да – шагнем на тропу к Правде.
У нас достаточно обширный багаж понятий и идей. Даже не помня начала и не зная конца можно быть честным. Можно не прогибаясь под предвзятые идеи, просто и здраво мыслить. В траве живут осознающие по разному. Одни только осязают, другие осязают и обоняют, третьи осязают, обоняют и слышат, четвертые еще и видят, а пятые ко всему еще и умозрят.
Обоняющий, на самом деле, осязает рецепторами частички веществ в воздухе. Слушающий – осязает содрогание среды перепонками. Видящий – осязает глазным дном свет и его составляющие. Все это осязание разной степени утонченности. От того слова эти – осознание и осязание так похожи, если не одно и тоже.
Что отличает тебя? Наличие коры головного мозга и, соответственно – умозрения. Утонченнейший из известных органов осязания позволяет помнить, мечтать, и прочее. А кость, кожа и шерсть на ней, по сути прозрачней, чем хрусталик для колбочек в глазу.
Мое умозрение — осязание? Вывод, который обязательно воспоследует – все, что попадает в мою голову реальней реального (что может быть реальней осязаемого?). Это побуждает внимательней отнестись к осязаемым реалиям, особенно к тем, что в реалии записывать не хочется. Почему не хочется?
А потому, что есть вещи существующие в сознании, как необязательные к исполнению абстракции. И вдруг эти вещи становятся осязаемыми реальностями, а моя к ним необязательность – преступлением. Да кто же может такую тревогу в сердце свое запустить и держать там по жизни? Ты сможешь?
И еще, как глаз не содержит свет, так и ум пуст и бессодержателен. Он прикасается к внешним реальностям, осязает их. Да кто же откажется от такой собственности как мысли и мнения? Ты откажешься? Первый же шаг через полянку потребовал от нас многого. Тропа оказалась узка. Оставим позади груз собственных мнений и обратимся к своему осязаемому несовершенству. Без этого дальнейшее будет проффантазмом.
Следующий шаг дарит сомнение: Какие такие несовершенства, если ум пуст и бессодержателен? Разве что физиологические. Острота ума, как и острота зрения у каждого своя. Значит речь здесь о несовершенстве выбора. И близорукий и дальнозоркий могут ощупывать фекалии, а могут осязать солнышко. Еще шаг, и темный лес выбора перед нами.

2. Лес. Здесь полумрак. Солнце застят бесчисленные убежденьица, убеждения и убежденища. Самого среднестатистического кругозора хватит для сортировки этого хлама по породам.
Все наши убы делятся на выгодные и невыгодные. Проще — на позволяющие самоупиваться и не позволяющие этого. Даже просто напоминание о том, что жизнь – это ежеминутный выбор, ставит большинство населения в неловкое положение. Оно все уже выбрало и недоуменно моргает.
Через завалы гниющей древесины переберутся не многие. Все, чей мотив умозрения – сейчасная выгода, добровольно покинут места, не приносящие умозрительного удовольствия. Проще – канут в водовороте потребителей на вокзале самоупийц. Жалко, по настоящему жалко, но нам брат не остается ничего, кроме как смотреть Правде в глаза. За буреломом лес светлеет. Здесь уже нет ничего «относительного», здесь уже все так, как есть, то есть – абсолютно.
Осязать Абсолют можно по-разному. Здесь работает тот же закон самоупоения. Пол мира невозможно оторвать от осязания сладостной истины: «я — Бог». Другая половина спотыкаясь и покачиваясь, нетвердо, кругами, но все же приближается к осязанию прямо противоположного: «Бог – это тот, кто рядом».
Все прочие варианты религиозных и не религиозных убов размещены между этими двумя. Будем стоять и моргать? Или матюкать все, что мешает самоупиваться? Я просто покину лес выбора, выбрав «возлюби ближнего своего…», «кто сделал что малым сим сделал Мне…», «положи душу за други своя…», «Бог дождит на праведных и неправедных – будьте как Отец ваш небесный…». Выбрав Того, Кто мыл ноги рыбакам и Чью любовь не уменьшает мое неизбывное несовершенство.

3. Гора. Вот и крутой каменистый подъем. Осязать Христа Бога – одной коры под черепом – мало. Спасителю необходимо сердце человека. Читай – любовь. Любовь без выгоды ежеминутно.
Только отсюда, с продуваемой всеми ветрами скалы, видно – кора, глаз, колбочки и пупырышки сами ничего не выбирают. Они послушны сердцу. Точнее — что любишь, то и осязаешь. Вывод – непредвзятое, сухое, рациональное движение разума – фикция. Нет познания без предварительного выбора сердцем.
Вообще нет никакого умозрительного движения без команды человеческого сердца. И те, кто пытается жить не выбирая, на самом деле все давно выбрали, да признаться себе в том – потерять умозрительный комфорт. Фекалии – теплые. А как эту оскорбительную, для обыденного сознания, вещь в себе углядеть? А потом найти причины умный взгляд свой от сладкого сала отвести, да еще и силы к нему не возвращаться?
Православные скажут – исповедь-причастие, исповедь-причастие, исповедь-причастие каждое воскресенье. Кровь из носу, а на литургию приди. Солнце Правды там сияет из чаши пожигая грехи мира, твои и мои грехи. Что скажут не православные? Что-нибудь, наверное, скажут. Сало размажут. Почему это я должен себя разлюбить? «Иудеям соблазн, эллинам безумие».
А безумие это умнее всего, что по списку идей сегодня можно найти. Умнее и труднее всего. Мимикрия и лицемерие не в счет. «Чистые сердцем Бога узрят». Вот здесь почти вертикальная осыпь. Одно неверное движение и ничто не поможет – лететь до самого леса, а может и дальше. И почему православные так часто падают?
А потому, что человеку без помощи Божьей по сыпухе той не подняться. А помощь исчезает каждый раз, когда хотя бы тень самоупоения твоего сердца коснется. Не может Благодать соприсутствовать сладкому салу тщеславия. Не хочет. От того, только чистые сердцем Бога узрят. Проще – невозможно одновременно осязать (умозреть) столь далеко друг от друга отстоящие вещи. Чтобы собой насладиться, надо в Бога пукнуть. Чтобы Христа возлюбить, надо себя забыть.
Жестко-то как. Тесны врата. Но выбор всегда со мной. Каждое земное мгновенье я совершенно свободно выбираю – в Бога пукнуть, или себя забыть. Дар этот – свобода выбора, и есть образ Божий. То, что присуще Творцу. То, чем Творец щедро поделился с одним из удивительных своих созданий. Сохрани чистоту сердца на всем подъеме к вершине твоей жизни, и ты осознаешь то, что мне и присниться не может. То, чем наполнены жития святых. То, чего я не знаю, и потому не умею сказать.